Проба пера

Кому он нужен, этот русский?

Эссе

(лауреат VІІІ Международного Пушкинского конкурса)

По средневековой старине Карлова моста резвился молодой майский ветер. Он только вчера родился в Скандинавии и, пролетев за ночь несколько государств, играл сейчас розовой косынкой молодого художника, продававшего свои работы туристам.

– Неплохая работа, – сказала я, обращая внимание подруги на одну из понравившихся мне картин.

Неожиданно для нас художник заговорил по-русски. Оказалось, что русский он изучает в университете, часто бывает в России, любит русских мастеров.

В Чехии русский язык знают многие. Правда, свое знание показывают не все. По-видимому, на то у них есть причины…

Лично для меня вопрос о нужности русского языка не стоит. Это, прежде всего, моя работа, которая обеспечивает мне пусть и не совсем большой, но надежный заработок.

Зачем плотнику топор, кузнецу наковальня, сапожнику шило, фокуснику шляпа, из которой он своих кроликов вытаскивает? Отнимите у них эти орудия труда – что из этого выйдет?

Конечно, профессию можно поменять. Ну а если плотник от Бога плотник? Да он топором своим такие кружева из обыкновенной сосновой доски сделает, что любой ювелир только головой покрутит да языком от изумления поцокает.

Или сапожник (если он, конечно, не тот… из пословицы…) может такие туфельки сшить, что любая модница весь свет взбудоражит, всех знакомых на ноги поставит, продаст, в конце концов, свою шубку, чтобы только приобрести эти самые туфельки, каких Вакула своей Оксане не дарил.

Я не отношу себя к категории таких высокоталантливых специалистов, но жизнь свою без русского языка уже не представляю.

У нас в Беларуси двуязычие. Государственными признаются белорусский и русский языки. Но это де-юре. Де-факто – Беларусь говорит на русском. Русский везде: на улице, дома, в магазинах, в общественном транспорте, на работе.

Доминирующей составляющей белорусского менталитета считается осторожность и рассудительность. Эти качества позволили народу выжить как нации в бесчисленных войнах, периодически прокатывающихся по ее территории. Осторожность и рассудительность заставляют белоруса любое мало-мальски значимое дело начинать с вопроса: а нужно ли это мне? И если народ белорусский говорит на русском языке, значит, решение свое он тщательно обдумал, взвесил и принял.

Нет, пожалуй, народа, которого не коснулся бы русский язык. В доме мировой цивилизации много мест с русскими названиями. Знают, знают русский язык! По-разному, но знают.

В Наумбурге, маленьком немецком городке, с узкими, мощенными брусчаткой улицами, готическим собором 13 века и почти музейными трамваями, бегающими по кольцу навстречу друг другу, я убедилась в этом.

В городе, где все пропитано древностью, каждой весной горожане отмечают день примирения народов. Истоки этого торжества берут свое начало со времен гуситских войн, когда из осажденного города навстречу чехам выбежал мальчик с веткой цветущей вишни. Мирный жест был принят: враги ушли, город не разрушили и не разграбили. С тех пор благодарные потомки каждой весной устраивают шумные, веселые гулянья, на которые приезжают делегации из Чехии, повсюду ветки цветущей вишни как символ дружбы и единения двух народов.

Эта историческая вставка к нашему разговору о русском языке имеет разве что косвенное отношение. А может, и вовсе не имеет. Если только не учитывать того, что в последующие века потомки немецкого мальчика не раз приходили на территорию Беларуси и России, по-своему решая, кому он нужен, этот русский.

В одно прекрасное весеннее утро, когда солнце только начинало золотить черепитчатые крыши домов, я шла по узенькой улочке еще не проснувшегося города, упиваясь ароматом цветущей вишни.

Было свежо, в воздухе чертили невероятные траектории черные стрижи. Вдруг на крыше одного дома я заметила двух трубочистов в черных высоких цилиндрах. Встреча с представителями этой теперь уже забытой профессии считается у немцев счастливой приметой. Увидев на улице человека в черной шляпе, с шарами и крючьями на веревках через плечо, в испачканном сажей и копотью костюме, прохожие невольно начинают улыбаться и стараются коснуться одежды, полагая, что это принесет им счастье.

Вначале такое же предчувствие появилось и во мне. Но ощущение счастья прошло, когда я различила в грубовато-резкой немецкой речи до боли знакомый русский мат. Не берусь сказать, что русский лексикон трубочистов был богат. Он, скорее, был скуден. Как музыканты украшают свои мелодии мелизмами, эти почтенные обыватели в цилиндрах придавали колорит и крепость своей родной речи русским матом.

Где и когда они познакомились с этой русской лексикой? Воевать не могли, потому что были поколением, родившимся намного позже военного лихолетья. Значит, это их деды знакомились с русским при набегах на Россию. Это они заучивали такие слова, как «матка», «млеко», «яйки», когда приходили в русский дом. А вот русский мат, по-видимому, остался в памяти с того времени, когда вышибали их из этого дома пинками и подзатыльниками рассерженные хозяева.

В Веймаре, городе фиалок, как называл его Гете, в отделе русской книги большого книжного магазина мое внимание привлекла пожилая супружеская пара. Высокая, седая старуха и ее спутник, такой же высокий и седой, в отделе периодики покупали русские газеты. Рафинированная интеллигентность сквозила в манере держаться и во внимательно-предупредительном отношении друг к другу. Узнав в них соотечественников, я решилась с ними заговорить. До сих пор слышу их чистую интеллигентную русскую речь! Позже я поняла, что их почтительное отношение к русскому языку – это память о России, великой России.

Помните, как В. Маяковский утверждал, что «без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Не знаю, остались ли в мире такие энтузиасты, которые из любви к Владимиру Ильичу учат сейчас русский язык, но с уверенностью могу сказать: чем величественнее страна, тем больше внимания и уважения к ее народу.

Велик словарь русского языка. Но беспокоит то, что и словарь иностранных слов выглядит сейчас очень внушительно.

Что ни говори, а есть какая-то почтительная завороженность в русском человеке (как, впрочем, и в других представителях славянских народов) к иностранному. А по мне – заимствовать бы лучше не чужие слова, а что-нибудь этакое материальное, как делал атаман Платов в лесковском «Левше», унося в бездонных шароварах аглицкий мелкоскоп.

Гоголь, утверждая «что русскому хорошо, немцу смерть», почему- то не указал обратную связь, а именно: что принято и терпимо за границей, может пагубно сказаться на русском человеке. Приходят новые слова, вытесняют исконно русские, а с ними исчезает Богом данная русскому народу и воспитанная веками духовность и душевность.

Но почему-то не покидает меня вера в то, что могучий организм русского языка справится с этой болезнью, сохранит чистоту свою и богатство. Красивый язык красивого народа займет достойное место среди языков мира. Многие слова из русского будут заимствованы другими, и вопрос «кому он нужен, этот русский?» станет праздным. Залогом этого является растущая мощь родины русского языка – России.

Ну а мне, много ли нужно?

Несколько страниц перед сном из книг с хорошим русским, прекрасным, как русские пейзажи, светлым, как русская душа, мелодичным, как русская песня. И уходят заботы и волнения, приходит вера в завтрашний день.

Великий и могучий, прими мою любовь!..

Амбрушкевич Татьяна Львовна,

учитель русского языка и литературы

ГУО « Гимназия г. Осиповичи»

Республика Белаусь